Выше нас — одно море - Альберт Андреевич Беляев

быстро не вырастешь, штурманов много, судов меньше. Это тебе не Мурманск. Хорошо хоть комнату дали небольшую…

— Так зачем же ты приехал сюда? — спросил Тимофей.

Фурсов вздохнул.

— Давай выпьем сначала по рюмочке…

Помолчали. Фурсов усиленно раскуривал свою сигарету, стараясь спрятаться за клубами дыма.

Тимофею вдруг бросился в глаза измученный вид Фурсова, взгляд, испуганный и неуверенный… И эта суетливость… Словно он что-то скрывает, словно что-то давит ему на сердце, а он никак не решится подступиться к главному… Непонятная тревога возникла у Тимофея. Чего он крутит?

— У тебя что, по службе неприятности?

Фурсов вяло махнул рукой.

— Эх, Тимка, святая твоя душа. Если бы служба…

— Давай, выкладывай, в чем дело? Зачем приехал и зачем именно я тебе понадобился?

— Сейчас все расскажу. А приехал к тебе потому, что только ты и можешь помочь в этой ситуации.

Фурсов выпил еще рюмку, закусил и, отвернувшись, глухо сказал:

— Беда у меня, Тима. Марина…

— Что… Марина? — Тимофей схватил Фурсова за руку и шепотом спросил:

— Что с ней?

— Ушла Марина, бросила меня, сбежала…

Тимофей опустился на стул. Фу, черт, как напугал… Даже коленки дрожат… Он торопливо закурил сигарету.

А Фурсов все заметил. Злобный огонек мелькнул в его глазах и тут же погас.

— Вот я и приехал сюда…

— Почему сюда? — старательно сдерживая волнение, равнодушно проговорил Тимофей.

— Потому, что она уехала в Мурманск. Ты что, не знал этого? — недоверчиво спросил Фурсов.

— Не знал. Откуда же мне было знать?

— Тима, — жарко задышал Фурсов, пересаживаясь поближе к Тимофею. — Тима, кореш, скажи мне по-честному — ты не писал ей ничего? И она тебе ничего не писала?

— Ни-че-го, — раздельно проговорил Тимофей. Боже мой, Марина в Мурманске, а он, как дурак, ничего не знал!

— Верно. Ты врать не будешь, я знаю, ты самый порядочный был среди нас, я тебе верю. А она… она ушла от меня. — Фурсов горестно сгорбился и замолчал. Потом встрепенулся и заговорил опять.

— С самого начала наша семейная жизнь не клеилась. Ведь она так хорошо ко мне относилась раньше. Мы с ней понимали друг друга. А после выпускного вечера, помнишь? Ее словно подменили. Я потому сразу и поторопился с женитьбой. Думал поможет, и она опять станет прежней. Увы, не помогло. Не знаю, что произошло с ней. Я ли не заботился о ней? Боже мой, сколько барахла я ей привозил из-за границы… Так на ж тебе, она ничего не хотела носить из привезенного! — Слезы обиды сверкнули в глазах Фурсова, и он повторил: — Она никогда не носила привезенные мной тряпки… Костюмы, кофты, платья, шубу привез ей каракулевую — и не носила! Упрашивать приходилось… Почему, спрашиваю я тебя? А-а, на это никто не ответит. Ты думаешь, это сахар — приходить из рейса и встречать дома равнодушные глаза жены? Мчишься домой с судна, рассказываешь ей о радостном для тебя событии и натыкаешься на холодное, безразличное «да?» — и все… И ты понимаешь, что жене твоей, которую ты любишь, абсолютно неинтересны твои заботы… Поверишь, я никогда ей не изменял. И вот благодарность. Ушла… Бросила, подумать только, бросила!

Фурсов отвернулся, залпом выпил стакан холодного боржоми. Молчал он долго, часто затягиваясь сигаретным дымом, стараясь совладать с собой.

А Тимофей с трудом сдерживал желание немедленно бежать на поиски Марины. Адрес он узнает в справочном, нет, сейчас поздно — он пойдет в милицию, обойдет все отделения, но адрес добудет… Ну, спасибо тебе, Фурсов. За такую новость я готов простить тебе все, куплю завтра тебе обратный билет в мягкий вагон, езжай домой, живи, как можешь, но Марины я теперь уж не отдам. У тебя беда? Да, беда, большая беда. Но я тебе сочувствовать не буду, я радуюсь тому, что Марина ушла от тебя. У нас с ней будет по-иному, все по-иному!

Фурсов криво усмехнулся и, словно угадав мысли Тимофея, сказал:

— Ты не улыбайся. Рассчитываешь, у тебя по-другому будет? Может, и будет, а может, и повторится история, все они, в принципе, одинаковые… Я знаю, ее к тебе тянуло. Я заметил на выпускном вечере — она глядела на тебя как шальная.

— Слушай, — перебил Тимофей, — не трогай этой темы. К добру не приведет. Мою жизнь ты не взвешивай на своих весах. И о Марине, пожалуйста, не говори плохо.

Фурсов помолчал и потом негромко спросил:

— Тима, скажи мне, это правда, что она на тебя рассчитывает?

— Не знаю. Я ее не видел и не переписывался. Но если хочешь знать правду — то знай: да, я ее люблю. Люблю с того выпускного вечера и думаю о ней не переставая. Но пока она была твоей женой, я никогда не давал повода ей узнать об этом.

— А ты думаешь, я не догадывался? Для того и рассказываю, чтоб ты понял мою боль и мне помог, мне! — Фурсов вдруг заторопился, срываясь на крик. — Тима, ты же кореш мой, вместе учились. Тима, отступись от Марины, отступись! Ты же видишь, я не могу без нее, не могу… — Он тяжело, навзрыд заплакал, спрятав лицо в ладони.

Тимофей молча ждал. Нет, он нисколько не жалел Фурсова. Он чист перед своей совестью, он не переписывался с Мариной, пока она была женой Фурсова. А теперь Марина больше не жена Алешки, она сама ушла от него, она приехала сюда свободным человеком, и никакие просьбы и мольбы не смогут заставить теперь Тимофея отказаться от своей любви.

Тимофей подозвал официанта, расплатился за ужин и поднялся. Фурсов мгновенно вскочил и схватил Тимофея за руку. Вот, черт, подумал Тимофей, он и сейчас играет: рыдать-то рыдает, а сам все замечает.

— Тимка, не уходи… ты не должен уходить… дай мне слово…

— Отстань, — бесцеремонно оттолкнул его Тимофей. — Мы с тобой не поймем друг друга.

— Тимка, — угрожающе проговорил Фурсов, —